Владимир Михановский - Гостиница «Сигма» [Сборник]
Любава несла туфли в руке, помахивая ими в такт шагам.
— Хорошо идти босиком, — сказала она.
Этой тропинкой Эо шел впервые. Это он помнил отлично. Вечно опаздывал, всегда не хватало времени, постоянно пользовался тем или другим летательным аппаратом. Почему же и его охватило сейчас чувство, что он уже бывал здесь?..
Впереди них бежали две длинные черные тени. Вскрикнула в кустах ночная птица.
— Земля дышит, — сказала Любава. — Сейчас здесь суша, а когда-нибудь, наверно, будет море.
— И раньше здесь, наверно, плескались волны, — произнес Эо.
Остановившись, он разглядывал какой-то предмет под ногами, затем нагнулся, поднял его и сказал:
— Только море может так обкатать камень.
Любава взяла предмет.
— Легкий камень, — сказала она. — Слишком легкий.
— Ты права, — согласился Эо, — волны здесь ни при чем. Посмотри, как искусно выточена горловина. Это могли сделать только человеческие руки.
— И дно как срезанное… — добавила Любава, разглядывая находку.
— Бутылка! — одновременно воскликнули оба.
Нужна была немалая фантазия, чтобы угадать бутылку в этом странном камне. Окаменелые ракушки давно срослись с его поверхностью. Затвердевшие водоросли стали его частью. В горлышке еле угадывалась пробка.
— Открой, — попросила Любава. — Вдруг это вестник несчастья?
Во сне, что ли, видел Эо и эту ночь, и девушку с узким лицом восточной царицы, и странный сосуд у нее в руках? Он силился вспомнить, откуда знакома ему эта картина, но память о ней ускользала.
Пробка долго не поддавалась. Наконец Эо вытащил ее зубами, ощутив во рту мимолетный привкус морской соли. В бутылке не оказалось ничего, кроме обесцвеченной ленты. Эо повертел ее, разглядывая в голубоватых лучах Луны.
— Осторожней, — попросила Любава.
— Странно: я не вижу ни одного письменного знака, — произнес Эо.
Любава взяла из рук Эо ленту и долго разглядывала ее, то отдаляя, то близко поднося к глазам.
— Здесь и не нужно никаких знаков, Эо, — негромко сказала она. Затем вложила ленту в бутылку и с усилием заткнула горлышко пробкой. — Утром отнесем ее вниз и бросим в море. На счастье, — добавила она.
ЗАГАДКА ПЛУТОНА
— Если ты не бросишь мучить кошку, я тебя отшлепаю.
— Это не кошка, мама.
Простоволосая женщина по пояс высунулась из окна коттеджа, стараясь разглядеть, что там держит в руках ее десятилетний сорванец.
— Мама, это игрушечная… — голос Джонни дрожал от восторга, — это игрушечная кошка.
— Игрушечная? — усомнилась мать.
— Да, мама! Смотри, пушистая какая. И совсем не тяжелая!
— Не бери всякую гадость в руки.
— Это не гадость… Она ученая, — попытался было разъяснить Джонни.
— Сейчас же брось кошку и марш в дом. — В голосе матери появился металл, не предвещавший ничего доброго.
Джонни со вздохом припрятал свое сокровище в кусты возле клумбы и побежал на кухню.
— Погоди, придет отец, — приговаривала миссис Роджерс, колдуя у газовой плиты. — Целый день не дозовешься… Он задаст тебе. Мой с мылом. Грязи не оставляй. И где ты только так вымазываешься? Совсем от рук отбился.
А за ужином случилось то, о чем долго потом судачил весь Питерстаун.
Свинина с бобами была уничтожена быстро и без всяких происшествий.
— Не трогал я дохлую кошку, папа, — тянул плаксивым голосом Джонни, — и она была вовсе не дохлая.
— А какая же она была? — спросил Джонни-старший, опустив руки на пояс, на широкий кожаный ремень с пряжкой. С этим ремнем Джонни-младший был немного знаком, и нельзя сказать, чтобы знакомство было приятным.
— Она была игрушечная, папа. Совсем игрушечная. Такая серая и мягкая-мягкая, а между ушками белое пятно.
— Пятно, говоришь? — проговорил Джонни-старший, расстегивая пряжку.
— Да, пятно, — в голосе Джонни слышались слезы, — глазки разноцветные и все время мигают.
— Испорченный ребенок, — не удержалась мать. — А все эти идиотские комиксы. Отец из сил выбивается на своем проклятом «Уэстерне», перед запусками дни и ночи работает, а этот помощничек….
— Оставь, Мэриан, — сказал Джон. Он по опыту знал, что когда Мэриан разойдется — а это бывает не так уж редко, — остановить ее нелегко.
Дверь в это время скрипнула, и на пороге появилась…
— Это она, папа! — закричал Джонни. — Я же говорил тебе!
Мэриан остолбенела, прижав грязное блюдо к груди.
Рот мастера Роджерса раскрылся до такой степени, что туда свободно пролез бы его собственный кулак.
Странное существо развинченной походкой, не лишенной, впрочем, грации, медленно пересекло комнату и подошло к столу.
— Пусть она живет у нас, ладно, папа? — прошептал Джонни.
Существо замерло на трех лапах, подняв четвертую. Затем из пятна на лбу ударил яркий луч, торопливо заскользивший по дешевой олеографии «Охота на кенгуру», косо прибитой к стене. Казалось, существо рассматривает картину. Одновременно глаза его засветились, а затем быстро-быстро замигали разноцветными огоньками.
— Джон, — жалобно сказала Мэриан.
Звук разбитого блюда привел Джона в себя.
— Брысь, проклятая! — закричал он и запустил в чудище игральной костью — ничего более подходящего в кармане робы не оказалось.
Существо отпрыгнуло в сторону, шерсть на нем встала дыбом. Луч соскользнул с картины, уперся Джону в лицо.
— А, ты так? — Сделав ладонью козырек (свет слепил глаза), Джон ринулся к «кошке», на ходу подхватив свободной рукой табурет.
— Гм… Так ты говоришь — кошка? — повторил шериф. — А может быть, чертик? Или, еще лучше, зеленый змий?
— Клянусь честью, и в рот не брал в тот вечер.
— Продолжай по порядку, — сказал шериф.
— Когда промахнулся табуреткой, я схватил со стола нож. Ну, тут ее чертов луч потух. Она бросилась от меня на стол. Быстрая, как дьявол. Кастрюлю смахнула. Я только на нее, а она — прыг! — и в абажур вцепилась. Два раза качнулась — и прямо в окно. Только стекла посыпались.
— Значит, виски ты не пил? — сказал шериф, разглядывая багровый кровоподтек, украшавший переносицу Джона. — Ну, сам посуди: может ли кошка пробить оконное стекло, если только она не пьяная? — Шериф захохотал, довольный собственной шуткой.
— Хоть на Библии присягну, — обиженно заморгал Джон. — В жизни не видал такого страшилища. А как выскочила, шерсть у нее засветилась, глаза мигают, как фонари, да так припустила по улице!..
— И в каком направлении?
— На Уайт-Сити.
Уайт-Сити было самым фешенебельным районом Питерстауна.
